Сила примера

Мне никогда не приходилось выходить на манеж. Я всего лишь страстный любитель циркового искусства, которое прочно вошло в мою жизнь.

Захар Артемьевич Сорокин, Герой Советского Союза

Впрочем, я не совсем точен. Мне все же пришлось почти двадцать лет назад работать в «цирке». Так в шут­ку на Черноморском флоте называли в первые дни Великой Отечественной войны особое летающее сооружение. Под плоскости старого бомбарди­ровщика «ТБ-3» подвешивали два истребителя «И-16». Тяжелый само­лет доставлял меня и моего товарища в дальний тыл врага — к нефтепро­мыслам в Плоешти. Там мы в возду­хе отделялись от своей воздушной «базы» и, пикируя, бомбили назем­ные объекты. Такой метод боевых действий, в разработке которого в свое время принимал участие Вале­рий Чкалов, был весьма эффектив­ным: во время пути наши истребите­ли не расходовали ни грамма бензи­на, к тому же у цели, в отличие от тяжелых бомбардировщиков, они бы­ли неуязвимы для противовоздушной обороны врага.

Читатель спросит, а какое все-та­ки отношение все это имеет к цирковому искусству. Как ни странно, са­мое   непосредственное. Цирк, можно сказать, всегда был сродни авиации. Военный летчик-истребитель должен обладать теми же высокими моральными и физиче­скими качествами, как и цирковой гимнаст — участник воздушного по­лета, — волей, смелостью, находчи­востью, выносливостью, глазомером и умением ориентироваться и мол­ниеносно принимать верное решение в самых непредвиденных обстоятель­ствах. В те годы, когда я учился в Ейском высшем авиационном учили­ще, в программу физической подго­товки будущих летчиков входила тренировка на различных цирковых снарядах. Помню, мы с товарищами увлекались прыжками на батуде, пар­терной акробатикой, хождением по канату и работой на лопинге или, как у нас называли, — на венских кольцах.

Во время краткосрочных отпусков я специально ходил в цирк, но не только для того, чтобы провести хо­рошо время, а для того, чтобы под­смотреть как выполняет тот или иной трюк   артист.   Возвратившись   в   училище, я старался повторить этот трюк на нашем цирковом снаряде, Не будет преувеличением, если скажу, что среди курсантов в Ейске были ребята, которые так прекрасно работали на лопинге и батуде, что из них могли получиться первоклассные цирковые артисты. Но они готовили себя к совершенно другой профес­сии. Мы тогда мечтали не о круглом манеже, а о беспредельном голубом небе. И все-таки упражнения на цир­ковых снарядах тоже помогли нам стать летчиками-истребителями, хо­зяевами воздушного океана. Пожа­луй, без них я не смог бы выступать со своим истребителем в «цирке» Черноморского флота, ни воевать в Заполярье, куда меня направили в июле 1941  года.

Во многих воздушных сражениях мне приходилось драться с фаши­стами. Но особенно памятным для меня был бой 25 октября 1941 года. Поднявшись с аэродрома по тревоге, я увидел в воздухе четырех фашист­ских бомбардировщиков «мессер-шмитт-110», держащих курс на Мур­манск, Сообщил о них по радио свое­му ведомому Соколову и сразу же начал     атаку.     Длинная    пулеметная очередь с близкой дистанции — и ве­дущий самолет врага, задымив, рух­нул вниз. Я вступил в бой со вторым гитле­ровским бомбардировщиком. Соко­лов дрался с третьим. Где же четвер­тый? В тот момент, когда я взял на прицел фашистский самолет, меня ранил в правую ногу летчик четвер­того «мессершмитта». Несмотря на это,   я   продолжал  атаку.

Внезапно умолкли мои пулеметы, кончился боезапас. Оставалось одно средство — таран. Резкий удар по хвостовому оперению, и гитлеров­ский самолет полетел камнем вниз. Но и моя машина была повреждена. Я сел на замерзшее озеро. Над моей головой на бреющем полете пронес­ся истребитель Соколова. Он давал частые, короткие очереди, предуп­реждая меня о чем-то. Но о чем? Я стал выбираться из кабины. Но тут же закрыл колпак: ко мне прибли­жался, свирепо рыча, огромный бульдог. Я выстрелил. Бульдог взвыл и упал на снег. Я открыл колпак кабины и осмот­релся. Под сопкой, зарывшись кры­лом в снег, лежал «мессер-шмитт-110»,   сбитый   мною   в   первой атаке. От самолета, стреляя, бежал ко мне летчик. Только теперь я по­нял, о чем предупреждал меня Со­колов.

Уже вылезая из кабины, я вы­стрелил. Фашист, схватившись за жи­вот, медленно осел в рыхлый снег. Я уже собрался покинуть самолет, как вдруг увидел еще одного врага: он подбирался ко мне с противопо­ложной стороны. Бросился к нему навстречу. Вскинул пистолет, нажал на спусковой крючок, но выстрела не последовало. И в тот же миг острая боль пронзила мое тело. Я потерял сознание. Когда открыл глаза, то прямо пе­ред собой увидел лицо гитлеровца. Изо всех сил ударил его коленом в живот, тот дико вскрикнул и свалил­ся на бок. Схватив свой пистолет, я перезарядил его, выстрелил в грудь фашисту.

Захватив пистолет, ракетницу, не­сколько плиток шоколада и обвязав лицо шерстяным шарфом, двинулся в путь, к своим. Мороз не унимался, снежная пурга не утихала. Силы быстро таяли. На третий день, идя по льду озера, провалился по пояс в воду. Жестокий мороз ско­вал мои ноги. Я перестал их ощущать. Только на шестые сутки, когда не оставалось ни сил, ни надежды, при­шел к своим. Девять месяцев провел я в го­спитале. Зажила рана на прострелен­ной ноге. Но спасти отмороженные стопы ног не удалось: их пришлось ампутировать.

В госпитале, превозмогая нестер­пимые муки, начал учиться ходить на протезах и костылях. Не сразу смог и сменить костыли на палку, трудно ходить, чувствуя опору только в од­ной руке. Но время и терпение взя­ли свое. ьМногое пришлось начинать зано­во. Я вернулся в родную краснозна­менную гвардейскую авиационную часть. Летая с протезами, довел к концу войны свой боевой счет до 18 машин, сбив еще 12 самолетов врага.

Меня часто спрашивают, что по­могло мне преодолеть все трудно­сти, чтобы снова вернуться в строй. В таких случаях я обычно отвечаю: неукротимая воля к победе, нена­висть к врагу и, кроме того, прекрас­ная физическая закалка, которую я получил в авиационном училище, в частности работая на цирковых сна­рядах. Я давно не летаю на истребите­лях, живу в Москве и имею возмож­ность часто бывать в цирке, где ста­раюсь не пропустить ни одной премьеры.

Когда смотрю, как выступают на манеже артисты, невольно вспоми­наю свою молодость: училище, ба­туд и венские кольца. Сейчас я, естественно, уже не могу работать на цирковых снарядах. Видя отточен­ное мастерство акробатов, прыгу­нов и наездников, восхищаюсь ге­роическим искусством цирка, кото­рое  заряжает  зрителей  оптимизмом.


Журнал Советский цирк. Февраль 1965

оставить комментарий