Мемуары на листках блокнота - 2. Л. Дикуль

НОСТАЛЬГИЧЕСКОЕ

Раньше вода была мокрее, а цирковые администраторы – заботливее. Нет, ну в самом деле: приезжавших на гастроли артистов непременно встречали на вокзале, чего, к сожалению, не делают теперь. Трудно сказать, по каким приметам происходило взаимное узнавание, скорее всего, как в пословице «Рыбак – рыбака…», но ошибок не случалось. После нескольких суток в плацкартном вагоне (то ли дороги были длиннее, то ли поезда ходили медленнее), после почти непременных ночных пересадок (мама будила меня, маленькую:

- Вставай, Людочка, - пересадка.

- Пеесадка? – покорно вздыхал ребенок и с закрывающимися глазами безо всяких капризов покорно натягивал чулочки, зная, что шуметь нельзя, потому что «люди спят, им еще ехать и ехать…»), после всех дорожных мытарств встречающий администратор был роднее всякого родственника.

Нагруженные чемоданами, сумками с едой, кастрюльками и обязательным горшком, мы направлялись к маленькому автобусу, ожидавшему на привокзальной площади. Я «помогала» папе, крепко ухватившись за ручку чемодана и почти повиснув на нем от особого усердия. Если мы приезжали одни, нас везли прямо на предназначавшуюся нам квартиру, если «табором» - отправлялись в цирк, реже – в городскую гостиницу.

Теперь, собираясь на посиделки, мои цирковые ровесники любят вспоминать, как порою мы спали во время ночных пересадок, уложенные родителями поперек стола в каком-нибудь красном уголке, если наш поезд нужно было ожидать чуть не сутки. Мамы кормили нас, не деля на своих и чужих, впрочем, и тумака можно было схлопотать от того, кто был ближе к шалуну.

Трудности кочевой жизни создавали в цирковой среде особенную братскую общность, которая теперь, в более благоустроенной жизни, почти утратилась. Что это за свойство моего народа проявлять тепло и любовь к ближнему лишь в тяжелое время?

Впрочем, мы отвлеклись. Маленький автобус уже тормозит у ворот будущего цирка. Теперь администратор повезет нас, чтобы показывать квартиры. Первыми поедут старики и родители с маленькими детьми, к вечеру дойдет очередь и до холостяков.

Лучшие квартиры – те, что ближе. Но мама всегда выбирала не квартиру, а хозяйку.

- Главное, - утверждала мама, - чтобы мы были очень нужны хозяевам.

       Бедность обстановки никогда не смущала моих родителей. Они по своему опыту

знали, что с хозяевами, для которых наша семья – неожиданный и желанный довесок к их бюджету, ужиться будет легче.

Мама быстренько наводила в доме почти стерильную чистоту (сказывалась ее давняя медицинская выучка), обучала русскую хозяйку готовить настоящий плов, а узбечку – борщ. Единственное неудобство бедных квартир заключалось для меня в том, что, как правило, лишней койки не было, и я даже в школьные годы спала на сдвинутых стульях, на которые мама укладывала нашу перинку, перевозимую из города в город специально для таких случаев.

Благодаря легкому и веселому нраву моих родителей через несколько дней наши хозяйки уже горделиво хвастались перед соседями своими замечательными жильцами. Впрочем, в маленьких городках, для которых гастроли цирка – важное событие, спустя неделю хозяйки успевали обменяться сведениями о постояльцах, и горожане знали все обо всех гастролерах: какой жанр у артиста, как зовут его самого, его жену, детей и собаку, а также, что он ел вчера на ужин, а сегодня на завтрак.

Выбирать квартиру родители всегда ездили вместе со мной, чтобы появление маленького ребенка не стало неприятным сюрпризом для хозяев.

Однажды администратор привел нас в дом, расположенный совсем рядом с цирком. Самым замечательным местом в доме мне, четырехлетней, показалась огромная веранда, каких я еще не видела.

Встретил нас худющий хозяин-инвалид, передвигавшийся на одной ноге при помощи костыля. Старик строго взглянул на администратора и с порога заругался:

- Я же предупреждал тебя, черта, чтобы ты не приводил ко мне с детьми! У меня своих внуков двое, это не пацаны, а сукины дети, от них же с ума сойдешь!

Пока хозяин бранил администратора, пытавшегося что-то объяснить сердитому инвалиду, с которым они были приятелями, я успела прошмыгнуть на веранду и усесться на настоящий детский(!) стульчик. Стульчик, по моему мнению, стоял недостаточно удобно для полного обзора веранды, я встала и аккуратно передвинула его, куда нужно.

Родители, уже твердо решившие, что эта квартира, будь она хоть золотая, нам не подходит, дуэтом приказали мне стул поставить на место.

Неожиданно инвалид оставил в покое бедного администратора и переключился на моих родителей:

- Чего вы придираетесь к дитю? – зло закричал он на моего отца. – Это твой стульчик, деточка. Ставь его, куда захочешь! А то ишь, раскомандовались! Идите лучше свою комнату смотреть, а за дитем я сам пригляжу, - закончил свою тираду хозяин.

Администратор почти силой увлек родителей в комнату.

- Оставайтесь, не пожалеете, - уговаривал он маму. – Еще мне потом спасибо скажете!

Администратор знал, что говорил. Старик оказался добрейшей нянькой. Целыми днями скакал он на одной своей ноге, вылавливая для меня стрекоз и бабочек, рассказывал сказки и даже играл со мной в куклы.

Когда гастроли закончились, он плакал, закрывая глаза кулаками, как это делал его внук, и просил приезжать к нему в гости, хотя в отпуск.

Мама долго потом посылала ему поздравительные открытки ко всем праздникам.

Вообще у мамы был замечательный блокнотик, в который она записывала со своими особыми пометками все адреса наших хозяев, и получился своеобразный путевой дневник. Из ее записей я всегда знала, в какой по счету город мы приехали.

Так, путешествуя, я и училась. За год сменяла по пять-шесть школ, осваивая в каждой республике другую программу. Приезжая на Кавказ, можно было расслабиться, зато, вернувшись в Россию, приходилось порядочно попотеть, догоняя далеко ушедших одноклассников.

В третьем классе у меня вышел спор с мальчишками.

- Я проехала уже 54 года, ваш – 55-й, - рассказывала я на перемене сведения, почерпнутые из маминого блокнотика.

- Врешь ты все! – безапелляционно заявил мой собеседник. – Я сосчитал: на карте всего 49 городов, а ты еще и не во всех была, вруша!

И он сунул мне атлас мира.

Но не было в нем моих любимых Славянска и Бердянска, Зугдиди и Самарканда – да там вообще моих городов не было!

Я растерялась.

- Айда в цирк, там спросите, вру я или нет! – запальчиво выкрикнула я, задыхаясь от несправедливой обиды.

Всей ватагой с картой наперевес мы ринулись в цирк.

- В чем дело? – остановил нас у входа администратор.

Мы объяснили.

Администратор взял атлас, раскрытый на политической карте мира, и, улыбаясь, сказал:

- Все столицы ждут, когда ты, девушка, вырастешь. Только тогда твои гастроли будут уже с другим администратором. А пока пойдемте, молодые люди, я вам покажу мою карту – на ней городов куда больше!

РЕКЛАМА

Чем наши сегодняшние газеты и телепередачи больше всего отличаются от публикаций и программ ну, скажем, пятилетней давности? – правильно, обилием рекламы.

Обыватель стонет и пишет гневные письма, что его уже тошнит от всех этих «Сэлдомов» и «Ле Монти». А вы думаете, раньше рекламы не было? Это телевидения раньше не было, а вот реклама существовала всегда. Наглядная, живая, что называется – из уст в уста.

В конце сороковых годов для гастролей в городах районного масштаба объединились два аттракциона: все первое отделение развлекал публику иллюзионист Михаил Садомский со своими лилипутами, а во втором отделении грандиозного концерта показывал чудеса силы борец и атлет Дмитрий Айвазов.

Разговаривал Айвазов с чудовищным кавказским акцентом, и внешний вид имел довольно устрашающий. Он таскал гири зубами, рвал цепи, а свое выступление заканчивал следующим  высокохудожественным текстом:

- Чтобы быть готовым к труду и аборони нашый любимый Родина, закаляйся и тринируйся, и будишь такой здоровый, как я!

Первым в город приезжал администратор, арендовавший самое вместительное в городе помещение, он же расклеивал в наиболее людных местах объявления о предстоящем концерте.

На другой день на балконе гостиницы устанавливался стол, за который при некотором стечении любопытных усаживался Айвазов. И начиналось шоу под кодовым названием «Силач обедает».

Все члены концертной бригады по очереди выскакивали на балкон с очередной тарелкой. Что именно и в каком количестве лежало в тарелке толпе (а через несколько минут действа уже неизменно собиралась толпа праздно шатающихся граждан города, включая – и это главное! – шустрых ребятишек), так вот, толпе снизу еды видно не было. Зато все с восторгом наблюдали, как бешено, работают челюсти силача. После каждого блюда Айвазов, сверкая глазами, орал на всю улицу «Еще давай! Еще!» А бедные лилипуты, утирая пот, все бегали и бегали с новыми переменами блюд.

По окончании шоу, Айвазов, не обращая внимания на публику, отправлялся отдохнуть, а шустрая ребятня тут же разлеталась по городу умолять своих родителей купить билеты на концерт силача, который в их пересказе выглядел уже просто великаном.

Если планировался еще один концерт на завтра, то после аншлагового (а как же иначе!) представления вся компания направлялась ужинать в местный ресторан.

- Официант! – гремел в ресторане Айвазов, - принеси мне живой кур. Панимаишь, нужна взять живой кур и окунуть его в кипяток, а потом вынуть, палажить на тарелка, пасыпать перцем…

Официант слушал с вытаращенными глазами.

- А, ты сичас все пирипутаишь, види миня к вашему шеф-повару! – И Айвазов, в сопровождении официанта направлялся на кухню, где делал нормальный заказ.

Естественно, что назавтра находились очевидцы, которые сидели как раз за соседним столиком в то время, когда заезжий силач ел неощипанную живую курицу.

Второй аншлаг был обеспечен.

КОЕ-ЧТО О СКЛЕРОЗЕ

Когда меня одолевает приступ раннего склероза, я с надеждой думаю: ничего, вот состарюсь, тоже буду вспоминать, как мой отец. Не важно, что он полдня ищет, куда положил свои очки, однако репертуар клоунов, с которыми работал в 1938 году, воспроизводит без запинки.

Пач-Пач и Гизи (Павел Максимович Есиковский и его жена Екатерина Васильевна Огородникова) очень нравились публике.

- Пач-Пач, что-то я давно тебя не видел, где ты был? – спрашивала Гизи.

- А я ездил отдыхать, - отвечал Пач-Пач.

- Куда же?

- На Северный полюс.

- И что ты там делал?

- Охотился.

- На кого?

- На слонов.

- Но там же нет слонов! – удивляется Гизи.

- Это теперь нет, потому что их всех перестрелял, а тогда – были, - невозмутимо отвечает Пач-Пач.

- Ну, а еще что ты там делал? Загорал, купался…

Но там же льды, холодно, - перебивает Гизи.

- Что из этого? Я надевал шубу, под шубу – примус, и нырял, - объясняет Пач-Пач.

Пач-Пач, ты говоришь такие глупости, что уши вянут, - укоряет Гизи. – Ведь зрители могут встать и уйти!

- Гизи, ты не знаешь здешнюю публику: уж если они заплатили деньги, - они никуда не уйдут!

Ну и так далее, все в том же духе.

П.М. Есиковский, как и мой отец, тоже был в свое время «мальчиком без костей», затем работал в акробатических номерах, на перше, стал клоуном, а кроме того, прекрасно освоил труднейший жанр – джигитовку. Разносторонне одаренного циркового артиста пригласили сниматься в кино, и с 1923 года вся страна знала Павла Есиковского как «Красного дьяволенка» Мишку, посадившего в мешок батьку Махно.

Популярность героико-приключенческого фильма была поистине всенародной, поэтому, когда сборы в цирке начали понемножку падать, директор упросил Есиковского помочь цирку и своим товарищам не прогореть.

«Только 10 дней!

В цирке гастроли главного героя картины

«Красные дьяволята»

МИШКИ!»

- зазывала афиша.

У окошечка кассы выстроилась длинная очередь за билетами.

Есиковский выходил на манеж в образе Мишки, читал монолог из фильма, заканчивая его словами:

-А сейчас я покажу, как Мишкой мчался я в отряде. Коня!

В программе цирка был номер джигитов. Директор договорился с руководителем этого номера, и Есиковскому выводили прекрасного коня.

Все свои трюки Есиковский демонстрировал в бешеном темпе, доводя публику до полного восторга. Даже артисты программы, забивавшие боковые проходы зрительного зала, хлопали и кричали «браво!» лихому наезднику.

Не в силах вынести успех своего конкурента, руководитель джигитов пустился на дьявольскую хитрость и однажды так загонял перед представлением лошадь, на которой должен был работать Есиковский, что бедное животное потеряло темп, а во время исполнения знаменитым наездником трюка «лаз под живот», лошадь упала, придавив «Красного дьяволенка».

Есиковский повредил ногу, и гастроли Мишки на этом закончились.

- А фамилию джигита я тебе не скажу, - закончил свой рассказ мой отец, - что-то я «запамятовал». Но вот внуки у него – отличные.

СЕН-САНС

- А ты знаешь, доча, кто тебе передавал привет? Игорек!

Я улыбнулась. Память четко сохранила детские впечатления. Я не пропускала ни одного представления, чтобы не посмотреть свой любимый номер музыкального эксцентрика Игоря Мальского. Он виртуозно владел самыми разными музыкальными инструментами. Сыграет, скажем, гопака, забежит на мгновение за ширмочку, установленную на манеже, и тут же   выходит из-за нее уже в другом национальном костюме, с другим инструментом, безупречно исполняя мелодии народов, населявших наш необъятный СССР…

Его всегда называли Игорек, и никак иначе. Любимец публики, артистов, билетеров, уборщиц, детей и собак, неистощимый весельчак и выдумщик.

Однажды мне из-за него попало.

 Папа работал второй номер – мнемотехника (техника памяти) с женой директора передвижного цирка-шапито. Партнерша, тетя Зина, стояла в манеже с завязанными глазами, а папа в быстром темпе передвигался по залу, на лету дотрагиваясь до каких-либо предметов, принадлежавших зрителям.

-Отвечайте, пожалуйста, быстро, что у меня в руках? – спрашивал он.

И тетя Зина молниеносно отвечала: казначейский билет достоинством три рубля, номер такой-то, серия такая-то.

Иногда попадались самые невероятные предметы, как-то: детские валенки (летом), табакерка, скалка и даже раки.

Игорек не преминул использовать «служебное положение» папиной партнерши в своих корыстных целях. Он отрепетировал со мной и демонстрировал  за кулисами такой диалог. Поставив меня, крошечную, на ящик повыше, он спрашивал:

- Людочка, как ты живешь?

- Хорошо, - отвечала я.

- А почему ты хорошо живешь? – коварно продолжал допрос Игорек.

- Потому что мой папа работает с женой директора! – выпаливала кроха под смех окружающих.

Я уже успела оповестить о причинах своей хорошей жизни едва ли не всех цирковых, когда эту сценку, пользовавшуюся неизменным успехом, подсмотрел папа и, рассердившись (отношения с партнершей у них были изрядно натянутыми), отругал нас вместе с Игорьком.

- Где же ты видел Игорька? Как он? Что делает? – все еще улыбаясь, засыпаю папа вопросами.

- 9 мая директор цирка пригласил нас, пенсионеров, к себе в кабинет, чтобы поздравить с праздником и вручить по тысяче рублей из своего фонда. Пришел и Игорек, точнее, его привела какая-то женщина: Игорек ведь ослеп, доча. Он стал совсем старым, толстым и ты бы его, конечно, не узнала. Но он знает о тебе, кажется, все – даже не представляю, откуда. Он тебя по-прежнему любит, и все вспоминает, какая ты была маленькая. Я проводил его домой, - сказал отец и замолчал.

Оглушенная услышанным, я боялась расспрашивать дальше, но папа заговорил сам.

- Я даже представить себе не мог, как он живет… Игорек остался совсем один и очень бедствует. К нему приходит женщина помогать по хозяйству, ведь он теперь беспомощный, как ребенок. Из квартиры продано все, ну абсолютно все. Он так сокрушался, что вынужден был продать свою замечательную библиотеку, там была одна коллекция, которая заинтересовала бы тебя… И все-таки Игорек держится. Когда мы добрались до его пристанища и чуть-чуть отдышались, он попросил подать ему скрипку – единственный уцелевший инструмент.

-Хочешь, Мишенька, я сыграю тебе Сен-Санса?

Мне показалось, что отец забыл о моем присутствии. Во всяком случае, когда он после очередного тягостного молчания заговорил, обращался папа явно не ко мне.

- Да, конечно, он слепой и старый, и руки у него дрожат ужасно…

Внезапно отец поднял голову и торжествующе посмотрел мне в глаза: он, наконец, нашел главный довод в своем бесконечном споре с безжалостным Временем.

- Но знаешь, доча, когда Игорек играл, он не сфальшивил ни разу!

 Людмила Дикуль