Последняя программа старого цирка

Группа сивучей Николая Тимченко. Не так уж много неожиданного и невиданного может исполнить сивуч, во многом это похоже на номера с морскими львами. Но номер веселый, даже быстрый. У этих морских увальней есть, можно даже сказать, стремительность и кокетливость исполнения. И если добрая улыбка дрессировщика не обманчива, то можно поздравить цирк с появлением этого номера.

Атлет Валентин Дикуль. Фигура несколько необычная в жанре. В манере исполнения есть испокон принятое — игра вокруг гирь, которую зрители встречают с добрым юмором, когда эти гири гурьбой вытаскивают униформисты. А когда Дикуль, отдыхая, прохаживается по манежу, он это делает так сосредоточенно, как исполнители психологических опытов, быстрых математических вычислений. И внешность атлета необычна: слегка смахивает на профессора, читающего лекцию, и в то же время неудержимо напоминает древних викингов. Жаль только, что он, как и другие атлеты, исполняет трюк с закидыванием гири себе на шею, почти на затылок. Все.-таки есть в этом трюке много варварского.

И наконец, клоун Анатолий Марчевский. Как говорят за кулисами, «клоун, обреченный на успех». Уверенный, окрепший в мастерстве. В этой программе он показывает известные свои репризы: урок езды на моноцикле, игра с микрофоном и т. д. Играет он точно. Даже чуть слишком технично и точно. Лет двадцать назад, на арене Енгибаров вводил в репризы очень емкие и яркие символы — цветок, подаренный девушкой, сердце клоуна, живой «микрофон». Эмоциональное впечатление, оставленное на арене Енгибаровым, было очень сильным, и после него почти никто из молодых клоунов не смог выйти из круга его символов, образов, чтобы так или иначе не перестроить их на свой лад. В шестидесятые годы это было откровением на арене. Но переоценка ценностей незаметно произошла. Мы по-прежнему рады видеть клоуна, для которого лучшая награда — цветок. Но уже нет в этом восторга и первооткрытия. Марчевский — умный клоун. Он понял, что нужно обновление, что пора отрицать самого себя. И он стал Рыжим клоуном, радостным, шумным, говорливым. Рыжий дал ему второе дыхание, раскованность, освободил от молчания мима и некоторой его сентиментальности. После дебюта его Рыжего кажется, что Марчевский ждет не дождется, когда можно будет показать это свое воплощение в новом образе. Но в программе «Мира радостный салют» Рыжего нет, потому что он пошел бы с ней не в ногу...

Не знаю, предполагают ли границы «нецирка» вообще желательным для себя отсутствие индивидуальностей, принцип кордебалета в номерах и суровую диктатуру режиссера. Или новейший цирк еще не нашел четких очертаний; и суждено ему утвердиться или погибнуть, будет зависеть от его отношений с клоуном.

Но один из номеров второго отделения мог бы появиться в первом, став его центром, даже стержнем. Он просто рожден, чтобы стать живым символом вот такой, посвященной победе программы. И нерасхожим символом вроде белого голубя. Я имею в виду семью Расшивкиных. Да, в цирке множество «семейных» номеров, но пусть бы даже в них участвовали одновременно мама, папа, дочь, сын, дядя и племянники — все равно их родство, как правило, остается закулисным фактом, а на арене есть партнерство в работе. Расшивкины — это семья. С первой секунды их появления семья, художественный образ, даже символ семьи. Их семейные узы так крепки и очевидны, что трудно поверить, зная, как не ахти владеют искусством перевоплощения цирковые артисты, что семейное трио может идти не от искренности и естества, а поставлено режиссером. В них действительно есть что-то человеческое, вечное, излучающее свет мира и добра, вызывающее смутную зависть и грусть у тех, у кого это не состоялось. И если бы это светловолосое трио немного акцентировать, провести от начала к финалу... Ведь истинный смысл и результат великой Победы и есть в возможности существования вот такой вечной семьи...

Режиссеры постановщики народный артист СССР Юрий Никулин и Владимир Крымко — им в интуиции не откажешь. И символичность в самой программе все-таки есть. В последней программе старого цирка. Так получилось, что традиционный московский дивертисмент и отлично сшитый по моде «немножко нецирк» встретились. Столкнулись лоб в лоб традиции и поиски. И видавший виды дивертисмент, озорно подмигнув, легко отыграл этот тайм у своего модного собрата.

А добрый старый цирк, начавшийся со знаменитого цилиндра и кресла господина Саламонского (которое, кстати, только на днях снесли на склад), переживший и повидавший за свои сто пять лет и красоту конных пантомим, и прыжки Лазаренко, и таинственную усмешку Кио, и блистательные плеяды последних сорока лет, — он был уютным домом для своего долгосрочного коверного Карандаша, экзаменом для Олега Попова и Енгибарова, он остается таким же уютным, доверительным, почти домашним для артистов и для зрителей. И он дает свою последнюю программу, осененный добротой знаменитого клоуна, стоящего сегодня во главе его.

НАТАЛИЯ РУМЯНЦЕВА

оставить комментарий