Грустная улыбка Леонида Енгибарова

Я никогда не был лично знаком с королями, президентами и полководцами, которым поставлены памятники, но хорошо лично знал того клоуна, чей памятник стоит у цирка в Ереване. Это – Лёня Енигибаров. И именно поэтому у меня есть скромная возможность рассказать вам о нем. Спустя годы и десятилетия мы начинаем понимать, что этот простой молодой человек был поистине великим артистом…

Итак, оркестр заканчивает вступление, увертюру. Представление начинается. Программу открывает всегда номер «Воздушный полет». Это тоже традиция. А когда номер закончен, на арену выходит Клоун. Я всегда ждал этого момента. На арену выбегал Леонид Енгибаров. Трудно передать словами выступление клоуна на арене. То, что делал Лёня, –  это действительно искусство. Это нечто особенное, неповторимое, в полном смысле этого слова... Выступал Лёня практически без грима – чуть-чуть румян и три черные точки: две под глазами и одна на подбородке. Эти точки придавали его лицу немного грустное и одновременно чуть лукавое выражение. Перед выходом на манеж он чуть припудривал лицо заячьей лапой – была у него такая – и... подтянувшись, выбегал на арену.

На голове он держит, балансируя, сооружение из трости, на которую надета жилетка, на ней уложен шарф, сверху шляпа. Аккорд оркестра! И... сооружение летит вниз – жилетка оказывается надетой на нем – как он успевает продеть руки? –  шарф на шее, шляпа на голове, трость в руках. И поклон восторженной публике. Или – другой вариант – ногой подбрасывает себе на голову блюдце, потом также подкидывает на блюдце чашку, потом в нее ложку, а потом в чашку кусочек сахара. Я десятки раз видел этот номер. Ни разу сахар не пролетел мимо – всегда точно в чашку...

Леня ходил по слабо натянутому канату. Это гораздо труднее, чем по туго натянутому. Не только ходил – лежал на нем, болтал ногой и вроде читал книжку. Ходил и по туго натянутому тросу. А еще, пародируя самого себя, балансировал с завязанными глазами по канату, который просто лежал на ковре. Увлекшись, сходил с него, спохватившись, возвращался...

Лёня скакал через прыгалку-скакалку. Шталмейстер у него эту скакалку отбирал. Лёня доставал из кармана другую – покороче. Скакал. Отбирали и эту. Доставал еще, все короче и короче. Самая последняя скакалка, через которую он проскакивал, лежа на спине, была длиною сантиметров 40.

В руках у него взрывалась скрипка, в микрофон на весь зал стучало его сердце, он играл с униформистами в мальчишеские дворовые игры. Наконец был знаменитый бокс...

Мы нередко проходили к Лене в гримуборную. Перед началом выступления он всегда был возбужден и подтянут, хотя нарочито говорил о другом, как бы давая понять нам: «То, что я буду делать на манеже, – это очень просто». Но мы-то знали, что это такое.

К самому началу представления мы переходили в зрительный зал. Билетерши ставили нам два стула в проходе. И... начинался фейерверк, каскад.

Когда Лёня возвращался с арены, он еще продолжал игру – срывал с головы шляпу и бросал ее как бумеранг. Совершив круг по комнате, шляпа точно повисала на вешалке. Ни разу не пролетела мимо.

Енгибаров владел, казалось, всеми цирковыми профессиями: акробата, канатоходца, гимнаста, эквилибриста, наездника. Но стал коверным. Некоторые считают этот жанр простым, даже унизительным. Это неправда. Недаром раньше писали на афишах: «Весь вечер на манеже...» Лёня действительно был весь вечер на манеже.

А его изобретательные, смешные, но не обидные «игры со зрителями», которые он придумывал сам? Садился на колени к полнотелым женщинам в зрительном зале, зазывал на арену мужчин из публики, играл с ними в «родео» на лошадях, в результате у мужчин на арене падали брюки – представляете восторг публики? (Если честно, то это бывала «подсадка). На Енгибарова не обижались. А дети мечтали пожать ему руку.

Енгибаров сыграл в цирке и с моим другом. Шутку сыграл. Дело было так. Пришли мы как-то к Лёне в цирк на представление, зашли как всегда в гримуборную. Друг мой впервые надел новое пальто, очень им гордился, берег его.

«Что, новое пальтишко приобрел? Хорошо,

хорошо. – Леня со знанием дела пощупал ткань. – Кстати, сегодня у меня новая выходная реприза, не пропустите!»

В тот день он выходил на манеж после недельного отсутствия –  ездил на Всемирный конкурс клоунов в Прагу, где завоевал первое место и золотую медаль. Ереванская цирковая публика всю эту неделю терпеливо и с интересом ждала возвращения своего кумира.

Итак, проходим мы с другом в зрительный зал. Усаживаемся на поставленные нам, как обычно, стулья. Свет! Оркестр!

На манеж выбегает Енгибаров-победитель... в новом пальто моего друга – это означало, что он только что, не раздеваясь, вернулся с конкурса. Леня сбрасывает новое пальто моего друга в опилки и чистит о него, как о половую тряпку, свои остроносые ботинки. А под сброшенным пальто на груди сверкает золотая медаль победителя Всемирного конкурса клоунов. Леня раскланивается. Гремит оркестр, публика бурлит овацией в честь своего любимца! А мой друг... в волнении срывается со стула, пытается прорваться на арену спасать свое пальто. Публика в восторге. Лёня незаметно подмигивает нам, но это вижу только я. А клоун в аффекте – и вдобавок старательно метет пальто грязной метлой, вычищает от опилок... Друг мой еле досидел до антракта. Когда в гримуборной он пытался что-то гневно высказать Лене по поводу его «новой репризы», артист ответил так: «В цирк в новом пальто не приходят. А если приходят, то не обижаются. Это цирк!»

Леня действительно был кумиром публики. Особенно его любили мальчишки того района, где расположен цирк. Униформистов администрация цирка набирала из числа этих мальчишек. Для приема на работу им устраивали конкурс. Представляете: конкурс в цирк, чтобы подметать манеж. Мальчишки шли, соглашаясь на все, лишь бы быть рядом с Енгибаровым. Не знаю, платили ли им зарплату. Думаю, что это было не обязательно.

А еще его любила одна женщина из публики. Она была вагоновожатая – водила трамвай. Каждый вечер эта тихая женщина приходила в цирк на представление. Ей тоже билетеры ставили стул в «нашем» проходе. Она, молча смотрела представление, его клоунские репризы, тихо радовалась. Не аплодировала. Смотрела и незаметно уходила. А назавтра приходила снова. Она любила его тихой любовью, стирала ему носки и сорочки, ничего не требуя взамен.

Были у Енгибарова и грустные репризы. В цирке не приняты грустные номера, клоун должен смешить публику. Случалось ли вам видеть грустный цирк? Но в исполнении этого прекрасного артиста все принималось.

...На арене, на скамейке сидит девушка. Она нравится Клоуну. Но он робеет, ему нечего подарить ей. Она его не замечает. Тогда Клоун довит на арене солнечный зайчик – луч прожектора, «собирает» его в кулак и преподносит его девушке. Девушка равнодушно берет его, этот свет, и... уходит, не обернувшись. Клоун остается на арене растерянный, одинокий… Надо было видеть, что отражалось на его лице. Сыгран спектакль за две минуты... Со временем таких реприз у Лени становилось все больше.

Он работал не только на манеже. Выступал и на сцене с номерами пантомимы. Были у него и пантомимы только для «домашнего» исполнения. Енгибаров их показывал в кругу друзей, когда собирались дома компаниями. Была, например, пантомима «скульптор». Леня выносил «две глыбы глины» и жестами лепил: из одной – фигуру женщины, а из другой – мужчины. Постарайтесь представить, что и как «лепил» Леня и что отражалось при этом на его лице. И на наших лицах.

Другая пантомима: «Что делают памятники, когда мы спим». Изображались московские памятники: «Юрий Долгорукий» перед Моссоветом. Ночью Юрий слезал с коня и убирал из-под него навоз. «Маяковский» на площади Маяковского на Садовом кольце ночью доставал из широких штанин... бутерброд. Всего лишь бутерброд, завернутый в газету. Разворачивал его и ел, старательно пережевывая Маяковскими челюстями. «Максим Горький» на площади Белорусского вокзала. Всю ночь нет покоя от снующих пассажиров. Терпению памятника приходит конец. И Горький суковатой палкой, на которую опирался, с высоты своего положения побивает суетящихся пассажиров, как тараканов. «Карл Маркс» на Охотном ряду лицом к Большому театру. Рука сжата в кулак. Сам он – как трибун на трибуне. Грозно оглядывает то, что получилось, гневно поднимает кулак и произносит «слова», которые можно произнести только в пантомиме без слов.

Как-то однажды мой друг пригласил Леню к себе на день рождения. Леня обещал прийти после представления. К тому времени гости уж собрались, веселье в разгаре. И вот в двенадцатом часу ночи к дому подъезжает цирковой автобус, а в нем Леня и... цирковой оркестр в полном составе – с медной группой, барабаном и дирижером. Заходят в дом. Музыканты разворачивают свои инструменты в небольшой городской квартире. Леня поздравляет именинника и спрашивает:

- Сосед из верхней квартиры приглашен?

- Нет.

- Пригласить. А сосед из нижней квартиры?

- Нет.

- И его пригласить.

Когда эти соседи пришли и присоединились к гостям (12-й час ночи), Леня скомандовал оркестру: «Начинайте!». И... началось. Надолго запомнился тот день, точнее, ночь рождения с духовыми и с барабаном. Соседи на шум не жаловались...

Клоун долго ищет свою маску, свой образ. С этого начинается артист. Но когда это найдено – маска «прилипает» к нему на всю жизнь. Вспомните: Чарли Чаплин, Бастер Китон, Олег Попов, Марсель Марсо. И выйти из этой маски уже невозможно... Драматический актер может в молодости сыграть Ромео, а в старости Лира, оперная певица в молодости спеть Кармен, на склоне лет – графиню. А клоун обречен всю жизнь играть свою маску. Но это нелегко. Клоун стареет. А маска остается молодой, она пытается скрыть старость. Но отрастает живот, отвисает подбородок, обрастают «бородой» и шутки. Публика жестока. Старые шутки, да и саму старость публика не прощает...

Леонид Енгибаров этого не боялся. У него не было маски. Это был он сам. Помните его образ? Удалой парень в полосатой маечке, брюки на одной помочи, ботинки с чуть удлиненными носами – кстати, такие сейчас носят. И три черные точки на лице – под глазами и на подбородке. И ничего более...

Образ клоуна – смешного и смешащего человека, любимца толпы – почему-то всегда трагичен. «Смейся и плачь ты над горем своим...» – помните? Сколько написано сюжетов и исполнено арий о стареющем клоуне...

Он умер молодым. Но я не хочу, чтобы клоуны умирали. Я хочу, чтобы они жили вечно. Молодыми. В нашей памяти. Как Лёня Енгибаров. И мы никогда не узнаем, что делает его памятник, когда мы спим.

Жан Давидян

«Парад-Алле».

На снимке: Памятник Л.Енгибарову у Ереванского цирка