Берлин, Лейпциг, Дрезден

МОИ ОШИБКИ

Сентябрь и октябрь месяцы в Германской Демократической Республике — это месяцы активных гастролей цирков по горо­дам и селам страны.

И мне не везло: в какой бы город я ни приезжал, меня встреча­ли на афишных столбах яркие плакаты цирков «Буш», «Барлей», «Аэрос», но здания цирков пустовали. Отыграв положенное число пред­ставлений, артисты и звери погружались в вагоны и перебазирова­лись в новый город. Так было в Берлине, так было в Магдебурге, в Лейпциге и в Дрездене.

И вдруг в маленьком городке Кведлинбурге, на рыночной пло­щади у статуи Роланда — покровителя торговли, сверкнула на солн­це серебряная  каска  гладиатора.  Ура! — здесь  выступает  цирк.

Но я ошибся. Это был всего-навсего продавец универсальной пасты для выведения пятен. А сверкающая серебряная каска с ро­гами — это традиция города, это средство рекламы, которая, надо сказать,  привлекает толпы  людей  с   пятнами   и   без.

Нет, в этом городе не застал я цирка, и только рычащие с плака­тов львы цирка «Барлей» продолжали дразнить мое любопытство. Из зверей в городе были только кошки. Их было множество. В Квед­линбурге  33  тысячи  жителей,  а   кошек — 12  тысяч.

В очаровательном, полном сказочной романтики Вернигороде, где улицы и дома напоминают наивную театральную деко­рацию, я гонялся за элегантным мужчиной во фраке и в цилиндре с лестницей в руках, полагая, что это уличный артист-эквилибрист на лестнице, но он оказался обыкновенным вернигородским трубочис­том в будничной спецодежде.

ДВОЕ ИЗ НАШЕГО ГОРОДА

В Лейпциге я все же попал в цирк «Аэрос». На афише смешная пара молодых людей, он и она, и название представления: «Двое из нашего  города» — Большое  ревю».

Цирк «Аэрос» представляет собой обычное цирковое поме­щение   с   куполом   и   с   пристроенным   к   нему   вестибюлем,   в   котором помещаются кассы и рекламные витрины лейпцигских магази­нов.

В небольшом фойе — буфеты и маленький, освещенный зелено­ватым светом аквариум с рыбами. Меня встретил небольшого рос­та улыбающийся человек, чем-то озабоченный, все время куда-то торопящийся, как будто он что-то не успел сделать. Это главный режиссер цирка Эрих Клёзэль. Мы прошли во двор цирка и подня­лись по ступенькам в небольшой белый вагончик, в котором поме­щается контора и режиссерское управление.

Здесь Клёзэль рассказал мне, что летом и осенью цирк «Аэрос» разъезжает по республике, а в помещении цирка в это время обыч­но  даются  спектакли   варьете,   выступления   балета   на  льду   и  т.   д.

Сегодняшний спектакль состоит из выступлений артистов цирка и мюзик-холла, объединенных интермедиями, которые разыгрывают немецкие комедийные артисты Улла Пёниш и Ули Браунс. Тексты интермедий  написаны  самим  Ули  Браучсом.

— Вы извините меня, геноссе Поляков, но я должен идти на сцену:   через  пять  минут   начало  спектакля.

Мы выходим во двор, и я обращаю внимание на автомобиль с парижским номером. Это машина французского артиста Лу Ван Бур­га, который вместе со своей супругой только что приехал в ней из отеля.

Клёзэль убежал за кулисы, а я знакомлюсь с Лу Ван Бургом. Внешне это типичный герой-любовник из французских фильмов. Бе­лозубый, с чуть хитроватым взглядом, стройный, элегантный, будто сошедший с рекламы зубной пасты.

Но вот мы разговорились, и с его лица исчезла плакатность, по­явились  мягкая  улыбка,  задумчивость,  непринужденность.

Лу Ваи Бург — голландец, он родился в Гааге, но его первый де­бют исполнителя жанровых и танцевальных песенок состоялся в Па­риже после войны в театре «Олимпия». С тех пор он много пел в оперетте, выступал в различных французских ревю и в кабаре, а в 1950 году состоялось его первое большое турне по многим странам Европы в качестве партнера знаменитой Жозефины Беккер. Он по­бывал в Рио-де-Жанейро, в Монтевидео, в Канаде.

Нас оглушает третий звонок, и я бегу в зал. Это обычный круглый зал цирка, но на месте манежа размещены кресла партера, а на месте форганга сооружена сцена с занавесом. Она здесь существует и во время цирковых спектаклей, только тогда кресла с манежа уби­раются и ставится барьер.

Звучит увертюра. Ее исполняет ритмический аэрооркестр под управлением композитора Пауля Генрих. Открывается занавес. На сцене — часть улицы возле здания цирка. Двое молодоженов сидят на скамеечке. Это артисты Улла Пёниш и Ули Брауне. Появляющийся сторож приглашает их в цирк. Это — маленький пролог спектакля. А дальше начинается показ номеров, перемежающихся сценками в исполнении Пёниш и Браунса. Конферансье как таковой отсутствует. Его функции, по традиции западных варьете, выполняет девушка, вы­носящая щиток, на котором написана фамилия выступающего ар­тиста. В этой роли выступает Ютта Вихваг.

Выступает венгерский жонглер Жоэ Кэлли, которого мы видели в Москве и в Ленинграде, выступает еще один наш знакомый — «мод­ный оберкельнер» Клаус Беккерс, балансирующий на семи фарфо­ровых чашках и исполняющий блестящие трюки на моноцикле. Мы видели его в московском ЦПКиО во время гастролей артистов цир­ка ГДР. Интересно работают артист Риксо Блок — баланс на свобод­но стоящей лестнице, эквилибристы на вращающейся мельнице 4 Жанеллис, темпераментные эксцентрические танцоры Терри и Томми Эбенс.

Но особо хочется рассказать о двух номерах. И первый из них — это «Трио Виллардс с Дэззи — сумасшедшим матросом».

Виллардс — популярные голландские артисты из Роттердама. Як Виллардс — отец, Кони — дочь и сын — Дэззи.

Вот они выходят на сцену с аккордеонами в руках, в белых де­ревянных башмаках, в национальных костюмах. Удивительно мажор­но звучат их песенки. Нельзя сказать, что они обладают певчески­ми  голосами, но веселость  артистов, бодрость быстро  перебрасываются в зрительный зал. И вот, на секунду исчезнув, артисты вновь появляются на сцене. Як Виллардс в белоснежном кителе капитана, Дэззи — в костюме матроса и Конни в одеянии мюзикхолльной дивы. Сумасшедший матрос Дэззи — вполне нормальный  человек, но музыка,   песня,   танец   и   присутствие   очаровательной,  увлекающей его   девушки  Конни   делают   его   действительно   сумасшедшим.   Он играет на кларнете в таком темпе, он совершает в танце такие па и прыжки, что нормальный человек, конечно, на это не способен. Для Дэззи не существует невозможного. Пол для него — ледяной каток, воздух, кажется, держит его во время прыжков.

А уж это вообще невероятно! Вы посмотрите, вот он закончил сложную мелодию на кларнете, и у него вылетел изо рта белый мячик. Он поймал его ртом и продолжает играть мелодию. В кульминационный момент он отнял кларнет от губ, и мячик полетел изо рта в противоположную стену сцены, ударился об нее, отскочил и попал обратно в рот.

Этот молодой голландский артист своей мягкой манерой ис­полнения, юмором, задорной веселостью, умением блестяще двигаться, да и просто своим лицом является почти точной копией покойного артиста нашего цирка блестящего эксцент­рика  Дмитрия  Маслюкова.  Просто  удивительное  сходство!

Номер заканчивается музыкальным трио на электроаккордео­нах. Они звучат, как оркестр. Душой номера является Дэззи Вил­лардс, ярким украшением номера — обаятельная Конни, а поста­новщиком — отец семьи Як Виллардс, отдавший сорок лет своей жизни сцене.

Однако я увлекся описанием этого номера, а нужно еще расска­зать и о Лу Ван Бурге.

Это — исполнитель песенок в жанре Ив Монтана. Но справедли­вость требует заметить, что в этом жанре он сумел найти свой собст­венный путь. У Лу Ван Бурга небольшой, но приятного тембра го­лос, в его исполнении много лукавого юмора, а иногда появляется и довольно острая сатиричность. Он очень музыкален, много и хорошо двигается, легко танцует, смешно пародирует. Но не это отлича­ет его от артистов этого жанра. Лу Ван Бург поет и разговаривает. Он конферирует свои песни, легко находит контакт с публикой, рас­сказывая иронически содержание своих песенок, попутно вставляя какой-нибудь анекдот, и так незаметно переходит от разговора к песенке, от песенки к разговору. Говорит по-французски и по-немец­ки, по-голландски и по-английски.

Что же делают артисты Улла Пёниш  и Ули Браунс?

Они разыгрывают сатирические сценки на городские бытовые темы.

Вот такая сценка: продавец вывешивает в магазине плакат: «К каждому столу — свежую рыбу!»

Муж и жена приходят в магазин.

—        Дайте нам,  пожалуйста, свежую  рыбу.

Продавец выкладывает на прилавок консервы: печень в томате, печень в соусе, печень еще в чем-то.

— Свежую! — кричит жена.

— Пожалуйста. Что вы кричите?

И продавец кидает на прилавок рыбу.

— Заверните ее.

— Не во что, — отвечает продавец.

— Ах, не во что?! Тогда дайте нам жалобную книгу!

Нехотя продавец подает книгу жалоб.

— Спасибо, — говорит   покупатель,   вырывает   лист   из   жалобной книги, заворачивает в него рыбу и уходит.

Это  своеобразные   райкинские  «мхэты».

Пёниш и Браунс — характерные комедийные актеры. Их сценки сатиричны и злободневны.

НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

В Дрездене в цирке шапито идет ледяное ревю «Сияющие звез­ды золотой Праги». Это тот самый «Жених на льду», которого мы ви­дели в Москве в исполнении чехословацкого ледяного ревю осенью прошлого  года.  Шел  проливной дождь.

Общий вид цирка «Аэрос» зимой, когда в нем даются цирковые представления (Фото Гейнца Мюллера)

Особо смелые зрители снимали обувь и переправлялись в цирк бо­сиком. За кулисами — море. Артисты, ожидающие выхода оживлен­но вспоминали свои выступления в Советском Союзе, своих москов­ских знакомых, замечательный лед Лужников и говорили о том, как им хочется снова побывать в Москве. За это время они много вы­ступали в ГДР, в Югославии, их мастерство окрепло и спектакль за­метно улучшился.

Редактор журнала «Артистик» Майя Лопата. У такого редактора вряд ли может быть скучный журнал.

В БЕРЛИНЕ

С редактором берлинского журнала «Артистик» Майей Лопатта мы встретились в помещении издательства «Кунст унд Гезельшафт», одна из стен которого выходит во французский сектор Берлина. Это очень молодой редактор, но редактор серьезный, много знаю­щий, любящий свое дело  и  пользующийся  авторитетом.

Но, когда видишь ее, это никогда не придет в голову, так она молода, так весела, так шутлива. Впрочем, вероятно, именно эти свойства и сделали ее редактором журнала, посвященного Цирку, варьете, кабаре. От нее я узнал, что в огромном помещении бер­линского Фридрихштадтпаласа—театра, руководимого Готфридом Германном, только что закончились совместные чехословацко-немецкие спектакли ревю «Золотая Прага» с участием Гелены Лоубаловой, а сейчас идет премьера ревю «Bon soir, Paris!» («Добрый вечер, Париж!»), посвященного сегодняшнему Парижу. В этом ревю, написанном по идее Готфрида Германна и им же поставленном, принимают участие французская актриса Линда Глориа, балет театра и   артисты   цирков  и  варьете   ГДР.

Возле освещенного подъезда театра я увидел молодых людей, ожидавших выхода из театра артисток балетного ансамбля — «герлс». Да, это были не любители искусства танца. В ярких клетча­тых пиджаках, в ультракоротких и суперузких брючках, с дегенера­тивно подстриженными волосами, они стояли, напевая «Калипсо». Это были берлинские стиляги.

Ночью я встретил двух юношей из этой кампании в баре. Они пили коктейль и танцевали фокстрот только им ведомым способом. Один из них танцевал с девицей, которая намазала губы белой по­мадой и была похожа на танцующую смерть.

Пожилой артист кинематографа сказал мне, указывая на эту пару:

— Поклонники рок-н-ролла... Вот на таких очень рассчитывают в Западном Берлине.

Но я отвлекся. Ведь я начал рассказывать о встрече с Майей Лопатта в издательстве. Мы прошли с ней оттуда в ее непосредст­венную редакцию на Ораниенбургерштрассе. В маленьком уютном кабинете много фотографий, цирковых плакатов, журналов. Мы го­ворили о немецком цирке и о цирке советском, к которому здесь в ГДР проявляют огромный интерес. Коснулись и жанра клоунады. Сегодня в Берлине идут споры о том, какими должны быть клоуна­ды, нужны ли носы и парики. Есть сторонники и противники. Но са­мое грустное, что нет хороших клоунов. Видимо, если бы таковые были, то им простили бы одинаково и присутствие и отсутствие клееных носов  и  париков.

Совсем немного времени пробыл я в Германской Демократиче­ской Республике. Но и в этот короткий промежуток времени, встре­чаясь с артистами, режиссерами и критиками, работающими в цирке и варьете, беседуя с ними, смотря их спектакли, бродя в антрактах

по фойе и ловя реплики зрителей, я чувствовал одно: люди с ужасом вспоминают черные дни войны и жадно хотят мира. В Советском Сою­зе они видят своего друга и понима­ют, что эта дружба — залог мира и счастья.

Конечно, есть люди, которые это­го мнения не разделяют. Они приходят, а чаще приезжают на ма­шинах в демократический Берлин из американского, английского и фран­цузского секторов, они появляются в партере цирков и варьете и пре­зрительно отзываются о программах.

Об этих господах отлично гово­рится в спектаклях берлинского политического кабаре «Дистель», и дружный смех зала является им луч­шим ответом, который слышен сегод­ня во всех секторах большого Бер­лина. 

Советские зрители видели работу но­мера Кодона в фильме «Варьете» с участием известного немецкого ки­ноартиста Эмиля Яннингса, где они дублировали артистов, исполнявших в картине роли воздушных гимнастов. Популярность Кодона была настолько велика, что им был посвящен ряд фильмов, в том числе создан­ный уже после смерти всех участников труппы     художественно-биографический фильм, повествующий о личной жизни и судьбе этих артистов. Фильм демонстриро­вался в СССР под названием «Воздушные акробаты». Номер Кодона в нем дублиро­вали немецкие воздушные гимнасты, рабо­тающие в цирках под псевдонимом «3 Шерлос».

Из многочисленных материалов¹, описы­вающих работу номера Кодона, явствует, что артисты поражали исключительной художественной четкостью и филигранной отработкой трюков. Альфредо Кодона — вольтижер — в совершенстве владел своим телом и поэтому мог создавать определен­ный рисунок исполняемых в полете трюков. То ли поворот головы, то ли движение кор­пуса, рук, ног — все в работе Кодона про­изводило впечатление отточенности и со­вершенства. Даже тройное сальто с трапе­ции к ловитору исполнялось им с абсолют­ной уверенностью и четкостью. «Трудно передать захватывающий эффект этого по­истине выдающегося полета», — свидетельствует один из очевидцев, в прошлом так­же воздушный гимнаст.

В репертуар Кодона входили следую­щие выдающиеся трюки: двойное сальто в руки и обратно полтора пируэта на трапе­цию; двойное переднее сальто с живота и обратно — бланш-сальто; пируэт-сальто в руки и два с половиной пируэта обратно (трюк, который никто не исполнял) и, нако­нец, тройное сальто в руки и полтора пиру­эта обратно.

То, что Альфредо Кодона одновременно являлся и сальтоморталистом и пируэтистом, делало его непревзойденным полет­чиком.

Вот что рассказывает о трио Кодона Рауль Монбар, бывший воздушный гимнаст, а впоследствии директор цирка, в очерке «Жизнь величайшего артиста всех времен»³.

_______________________________________________________________

¹              Анри   Тетар. Чудесная история цир­ка, Париж,  1947;   Ганс   Гюнтер   Сокол, Цирк,  Берлин,  1955;  Серж. История  цирка, 1947; журналы «Эко» 1949 и 1951 г. и др.

«Альфредо Кодона родился 7 октября 1893 г. в Гермозилло (Мексика). Сын извест­ных артистов, он начал свою карьеру с са­мого раннего детства в бродячем цирке своих  родителей.

Его отец Эдуарде Кодона в течение долгих лет был кумиром мексиканской публики. Изящество, легкость в перелетах с трапеции на трапецию (а ля Леотар) сде­лали его знаменитым. Его мать, Гортензия Кодона, также пользовалась большой попу­лярностью и была первой женщиной, кото­рой удалось добиться двойного сальто с трапеции на трапецию в руки ловитора.

Четырех лет от роду Альфредо вместе с шестилетней сестрой Викторией, братом Лало и отцом работал в номере «икарийские игры».

Позднее Альфредо оказался способным исполнять множество номеров различных жанров. Он — акробат, прыгун, турнист, очень сильный кольцевик. В возрасте вось­ми лет он в первый раз показывает дейст­вительно необычный номер — «простая тра­пеция». «Простая» — это только термин, так как номер состоял из очень трудных трю­ков, как, например, вис в сильном каче то на носках, то на пятках. Он был первым артистом, показывавшим этот номер в США, и в течение долгих лет являлся звездой цирка Барнума-Бейли. Десяти лет он вмес­те с братом Лало приступает к изучению великого искусства своего отца — летающей трапеции.

Шестнадцати лет он пользуется славой одного из лучших сальтоморталистов. Легко и непринужденно он делает двойное сальто на   землю.  В  1912  г.  Альфредо и его брат Лало в первый раз показывают номер на летающей трапеции с ловитором. Номер «Летающие Кодона» дебютировал в цирке Вирта в Австралии, и скоро оба брата за­воевывают славу знаменитых гимнастов.

Зимой 1919 г. в Шревепорте, в штате Луизиана, Альфредо и Лало после многих лет работы над трюком добиваются испол­нения тройного сальто. Впоследствии Аль­фредо так усовершенствовал этот трюк, что делал его с блестящим успехом из пред­ставления в представление. Благодаря ис­полнению этого трюка и многих других, на­пример два с половиной пируэта от лови-тора на трапецию (что, как известно, не уступает по трудности тройному сальто), Альфредо был признан первым полетчи­ком в мире. Титул короля королей воздуш­ной гимнастики следовал за ним во все сто­лицы мира. К трудности его трюков, к его великолепной природной элегантности сле­дует прибавить еще одну необычайную вещь — невероятную смелость, с которой он работал в десяти метрах над сеткой, шириною, едва достигавшей двух метров.

^{_______________________________________________________________________________________________________}

³ Журнал «La cirgue dans I'univers» «La cirgue dans 1'univers» № 20. 1955. Очерк печатается с незначительными сокраще­ниями.

. Нужно быть самому воздушником, чтобы понять, сколько в этом было заключено смелости и презрения к опасности.

В 1926 г. «Летающие Кодона» впервые появляются в Париже. Успех, их огромен. В 1929 г. они снова возвращаются в Париж. Новый  триумф.

Между тем Альфредо женился на своей подруге детства Лилиан Ляйтцель, несрав­ненной воздушной гимнастке, не знающей себе равных. Это была единственная артист­ка в мире, во время исполнения номера ко­торой на огромной арене цирка братьев Ринглинг всему персоналу было строжайше запрещено производить малейшее движе­ние. В сезоне 1930 г. парижане имели воз­можность восхищаться в Зимнем цирке этими двумя воздушными номерами в од­ной программе, номерами, единственными в анналах истории цирка.

По окончании контракта в Париже «Ле­тающие Кодона» объехали весь мир. В то время как берлинцы бежали в Винтергартен аплодировать Кодона, Лилиан Ляйтцель работала в Копенгагене. С этого момента начинается жизненная трагедия Альфредо Кодона.

15 февраля 1931 г. в Копенгагене в ре­зультате нелепого случая с аппаратурой — разрыва крючка — Лилиан Ляйтцель раз­билась. Альфредо был в отчаянии, казался неутешным. Но этого было как будто ма­ло — не прошло и года, как умерла его мать.

В конце 1932 г. Альфредо вновь женит­ся — на своей партнерше мисс Вере Брус, наезднице    у    Ринглинга, которую он пригласил в свой воздушный номер еще по совету Лилиан. Неумолимый рок вновь обрушивается на несчастного Альфредо. Высту­пая в цирке Ринглинга на Мэдисон-сквер   Гарден в Нью-Йорке, он потерял темп во время ис­полнения тройного сальто. Неудачный при­ход к ловитору вызвал разрыв мускула пра­вой руки.

С ним и раньше были подобные случаи, более или менее серьезные, но всякий раз они оканчивались благополуч­но. Однако на этот раз ни один из специа­листов не мог гарантировать выздоровле­ние. Карьера великолепнейшего гимнаста мира была окончена. Ему не было еще со­рока лет. Тот, кто знает, как притягательна жизнь артиста, поймет, как ужасен такой финал.

Но этот страшный удар судьбы оказался не последним. Привыкший к работе, Аль­фредо не мог представить себе жизни без дела и тотчас же принял место артис­тического директора в цирке Гагенбека, а затем в цирке Тома Микс.

Вскоре, неудовлетворенный этой рабо­той, он решает покинуть цирк навсегда, — пишет Р. Монбар, — не предвидя, какие по­следствия повлечет за собой это решение». Вера Брус — жена и партнерша Альфре­до — не мыслила дальнейшей жизни без цирка. На этой почве возникли тяжелые переживания, приведшие к разрыву, и Вера Брус добилась развода. Муж и жена встре­тились в приемной адвоката, ведшего их дело. Вероятно, разговор был чрезвычайно бурным, Альфредо «потерял голову, выхва­тил револьвер, выпустил четыре пули в Ве­ру Брус, а пятой покончил с собой. Это бы­ло 30 июля 1937 г. На другой день Вера Брус скончалась».

«Я никогда не забуду восхищения и вол­нения, которые я чувствовал всякий раз, когда мне приходилось видеть работу Аль­фредо Кодона», — пишет в заключение Р. Монбар.

Небезынтересна последующая судьба номера Кодона. После несчастного случая с Альфредо единственный оставшийся в жи­вых представитель семейства Кодона — ловитор Лало Кодона — подобрал новый со­став — широко известных воздушных гимна­стов Клейтона и мисс Розу Сюлливан в ка­честве вольтижеров. И на фасаде цирка Медрано вновь засверкали огромные, в че­ловеческий рост электрические буквы рек­ламы: «3 Кодона». Клейтон также исполнял тройное сальто, хотя, может быть, без эле­гантности, непринужденности и точности, присущих Альфредо. Лало же оставался непревзойденным ловитором. Но в новом составе всемирно известный номер просу­ществовал недолго. Во время работы в Париже в 1937 г, с Лало случилось то же несчастье, которое в свое время постигло Альфредо. Принимая Клейтона после трой­ного сальто, он повредил себе плечо, и его воздушной работе был положен конец. Он уехал в Калифорнию и занялся коммерче­скими делами.

Небезынтересна последующая судьба номера Кодона. После несчастного случая с Альфредо единственный оставшийся в жи­вых представитель семейства Кодона — ловитор Лало Кодона — подобрал новый со­став — широко известных воздушных гимна­стов Клейтона и мисс Розу Сюлливан в ка­честве вольтижеров. И на фасаде цирка Медрано вновь засверкали огромные, в че­ловеческий рост электрические буквы рек­ламы: «3 Кодона». Клейтон также исполнял тройное сальто, хотя, может быть, без эле­гантности, непринужденности и точности, присущих Альфредо, Лало же оставался непревзойденным ловитором. Но в новом составе всемирно известный номер просу­ществовал недолго. Во время работы в Париже в 1937 г. с Лало случилось то же несчастье, которое в свое время постигло Альфредо. Принимая Клейтона после трой­ного сальто, он повредил себе плечо, и его воздушной работе был положен конец. Он уехал в Калифорнию и занялся коммерче­скими делами.

Что касается Лилиан Ляйтцель, то она при жизни была прекрасной артисткой и очаровывала публику прежде всего своей женственностью   и   привлекательностью.

Ее работа на кольцах начиналась с подъ­ема по вертикальному свободному канату под купол цирка, где она выполняла ряд трюков. Затем — переход на кольца. В рас­качке на кольцах она исполняла выкруты (обороты) назад, завершая работу шпага­том с обрывом. Финальный трюк был сле­дующим: продев руку в петлю, подаваемую из-под купола, она делала выкруты с прямым корпусом на одной руке. И этих обо­ротов она делала сто!

Альфредо Кодона, Лилиан Ляйтцель и Вера Брус похоронены вместе, в Калифор­нии. Посредине — памятник на могиле Аль­фредо, по бокам — могилы Лилиан Ляйт­цель и Веры Брус.

12 октября 1951 г. к ним присоединился неожиданно скончавшийся на пятьдесят пятом году жизни последний из партне­ров — бессменный участник этого легендар­ного номера, свидетель его славы и траге­дии — Лало Кодона.

А. ВОЛОШИН

                                                                                                                           Журнал «Советский цирк» январь.1959